Наша история!

(Мы продолжаем публиковать материалы, посвященные 100-летию рождения в Новочеркасске Добровольческой армии. Начало в «ЧЛ» №№ 43-44).

Ноябрь 1917 года. День и ночь, круша расписание, тесня курьерские и скорые, грохочут через станцию Новочеркасск воинские эшелоны. Ощетинившись штыками, винтовками, пулемётами серо-шинельный безликий солдатский поток хлынул с фронта. Остатки ещё недавно великой армии, ныне сплочённые лишь криком: «Домой, конец войне!».
В десятке шагов от этого потока, в вагоне на запасных путях, человек, ещё недавно отдававший им приказы, ежедневно принимавший решения, от которых зависела их жизнь и смерть. Если бы вся эта озлобленная, неуправляемая масса узнала о его присутствии здесь, то ему, несомненно, была бы уготована участь Главковерха, генерал-лейтенанта Духонина, растерзанного революционными матросами в Могилёве 20 ноября.
Но для человека в вагоне эти люди уже прошлое. Он словно опытный старатель, сидящий на берегу бурного ручья, видит среди грязного песка блеснувшие вдруг крупинки драгоценного металла. И лишь их он отбирает.
Практически ежедневно на станции Новочеркасск из обычных пассажирских поездов высаживаются боевые офицеры в штатском, юнкера, кадеты, гимназисты. Преодолевая крутизну Крещенского спуска, поодиночке или небольшими группами поднимаются к Соборной площади и дальше, вниз, к Барочной, первые добровольцы, кадры новой армии.

Армия из генеральского блокнота
В. Севский: «Что было у генерала Алексеева на Дону в ноябре? Чистый блокнот, в который он заносил по одному добровольцев, и четыреста рублей… Армия вышла из блокнота генерала Алексеева, армия выросла в тысячи штыков, армия — чудо».
А. Богаевский: «Больной и уставший, он так же усердно работал над созданием новой маленькой армии, как ещё недавно в царской Ставке руководил грандиозными операциями миллионных армий… С глубокой грустью смотрел я на его седую голову, склонившуюся над небольшой записной книжечкой, где мелким чётким почерком записаны были цифры состава «его» армии…».
Л. Половцов: «Ближайшими сотрудниками генерала Алексеева были в то время: его адъютант Шапрон (дю Ларре), начальник штаба полковник Веденяпин, подполковник Лисовой, капитан Шатилов, начальник строевой части генерал от инфантерии И.Г. Эрдели,

генерал от инфантерии И. Г. Эрдели

начальник хозяйственной части – член Государственной Думы Л.В. Половцов; по политическим вопросам – член Государственной Думы Н.Н. Львов, С.С. Щетинин и А.А. Лодыженский».
Кто они, первые добровольцы, прибывшие в Новочеркасск, чьи фамилии занесены на первых нескольких страницах генеральского блокнота?

Неожиданные встречи
А. Векслер: «Новочеркасск. Первого встречаем нашего однокашника, барона Ивана Черкасова, приехавшего накануне и дежурившего теперь на вокзале, чтобы направлять приезжающих на Барочную улицу…».
Б. Суворин: «Как-то раз я вышел из своей гостиницы («Нью-Йорк» на Крещенском спуске). В гору поднималась кучка кадет. Старшему было не больше 17 лет, другим лет 14—15. Они нерешительно подошли к гостинице и, не доверяя «штатскому» («вольному», как говорили солдаты), стали рассматривать список живущих в гостинице. Я вернулся и спросил их, что им нужно. Мы ищем господина X.», — и они назвали первое попавшееся имя, которого, конечно, не было в списке. «А вы разве не ищете армию генерала Алексеева?» — спросил я. Глаза их загорелись прекрасным молодым блеском. Впереди стоял мальчик в знакомом мне мундире. «Вы кадет Михайловского Воронежского корпуса? Мой отец был кадетом первого выпуска вашего корпуса». Лёд растаял. «Так точно!». «А я Орловского корпуса, я Московского» — и они весело сознались, что именно приехали из разных мест России, чтобы поступить в армию генерала Алексеева и Корнилова.
Как пробирались эти милые дети, как бросили они свои семьи, как нашли они после многих трудов эту обетованную армию!
Так же слеталась сюда другая молодежь. Офицеры армии занимали места в строю рядовыми рядом с маленькими кадетами и великовозрастными семинаристами. У всей этой молодежи был один порыв, одна мечта — жертвовать собой для Родины. Этот дух и вел к победе, и этим только и объяснялись успехи этой кучки людей в борьбе с врагом в десятки раз сильнейшим. И этим, повторяю, мы обязаны были именно их благородной и чистой молодости».
Е. Булюбаш: «У ворот (лазарета №2) изнутри стоял дневальный в штатском платье, который меня остановил и пытался задержать (я был в штатском костюме), но потом весело сказал:
— Здравия желаю, господин полковник.
На мой вопрос, откуда он меня знает, дневальный ответил, что он юнкер Павловского военного училища и знает меня как преподавателя в этом училище».
Н. Прюц: «У входа нес караул реалист. Я узнал в нем ученика шестого класса реального училища в Петрограде, которое я окончил».
Г.С.: «Сдаем наше кадетское обмундирование и получаем серые солдатские шинели, папахи и винтовки. В Добрармии я записан 769–м добровольцем. Есть кадеты и нашего, и 1–го, и 2–го Московских корпусов. Неожиданно столкнулся с нашим воспитателем подполковником Матвеевым, он пришел сюда со своими сыновьями.
… Меня вызвали в штаб к полковнику Тр…, офицеру лейб–гвардии Волынского полка. Он бывший кадет нашего корпуса, до революции я бывал в гостях у его сестры».
Кажется, что все друг с другом знакомы, бывали в гостях, вместе учились. И вот после страшных событий, потрясших страну, словно собрались на манёвры. Ещё царит радостное возбуждение от преодоления первого смертельного испытания – невредимым добраться в Новочеркасск. Не всем это удавалось. Красногвардейские патрули на границах Донской области при обыске поездов тщательно высматривали в пассажирах офицеров, юнкеров, кадетов. Многих расстреливали прямо на перроне. Но те, кто добрался, будто попадали в прежнюю Россию.
Ю. Рейнгардт: «В первый же день на вечерней поверке я невольно обратил внимание на вызывавшиеся имена моих соратников. Все известные имена героев войны 1812 года звучали в моих ушах, имена, знакомые с детства: путешественников, писателей, поэтов, судейских, министров и так далее, вперемешку с простыми, исконно русскими именами».

Кое–что о дамах
В. Ларионов: «Пошли на Барочную улицу, где находились в это время штаб армии и общежитие для приезжающих. То, что мы узнали от товарищей, было малоутешительным: «Армия генерала Алексеева» насчитывала, считая и нас, приехавших юнкеров–артиллеристов, лишь несколько сот человек. Правда, почти каждый день в Новочеркасск приезжали с фронта офицеры и отдельные бойцы «ударных батальонов», в том числе и женского.

Прапорщик М.Л. Бочкарёва

В общежитии нас приняла Бочкарева, симпатичная и миловидная девушка в форме прапорщика ударного батальона. Мы ей явились, доложив о своем приезде из Петербурга (точнее Петрограда). Нас накормили борщом с мясом и хлебом и дали чая с большим куском сахара».
Д. Свидерский: «За письменным столом сидел капитан–артиллерист. Капитан очень любезно подал мне руку и, усадив около себя, предложил подробно рассказать: кто я, откуда и зачем я здесь. Узнав, что я — артиллерист 76–й артиллерийской бригады, он был очень обрадован, так как в нашей бригаде было несколько офицеров, с которыми он кончал Михайловское артиллерийское училище и которых я, конечно, хорошо знал.
— А теперь я проведу вас в комнату номер 7, к офицеру нашей разведки, которому нужно, чтобы вы рассказали подробно о вашем пути сюда.
В комнате номер 7 я сперва разглядел за письменным столом молоденького миловидного блондинчика–офицера, одетого с иголочки. На блестящих золотых погонах заметил две звездочки, а на кителе и на… пышной груди офицерика — значок Военного Александровского училища.
От неожиданности на моей физиономии, должно быть, ясно выразилось недоумение и глупейшая полуулыбка, так как Мадемуазель Начальство, строго сдвинув свои бровки и очень сухо ответив на мой вежливый поклон, предложила садиться на… самый отдаленный от нее стул. А миляга капитан, коротко сообщив подпоручице обо мне, откланялся и вышел, уже у двери лукаво подмигнув мне левым глазом. Очень миловидное «начальство» приказало мне как можно подробней рассказать все мое путешествие с фронта до самого Новочеркасска, кое-что отмечая на бумаге. Мой рассказ, должно быть, смягчил строгое сердечко подпоручицы, и мне было предложено сесть рядом. А в конце моего долгого повествования мы были друзьями!».
А. Векслер: «На Барочной являемся дежурному офицеру. Офицер как офицер: широкая гимнастерка, револьвер, перчатки, погоны прапорщика. Рапортуем: «Господин прапорщик, кадет такой-то является по случаю прибытия в распоряжение…», а кого — неизвестно. Рапорт принимается стоя, очень серьезно. Потом прапорщик улыбается: «Очень рада». И тут же поправляется: «Очень рад. Устраивайтесь вот в этой комнате, как хотите, коек свободных еще много».
Дежурным офицером оказалась баронесса Боде, только что окончившая Александровское военное училище. В Корниловском походе она была убита в конной атаке. Таких прапорщиков у нас оказалось несколько. Все они проявили необыкновенную доблесть и мужество. Не могу не выразить здесь моего преклонения перед этими чудными светлыми русскими девушками».

В одном строю
В. Павлов: «В середине ноября была введена официальная запись в Алексеевскую организацию. Все подписывали особые записки, свидетельствующие об их добровольном желании служить в организации и обязывающие их сроком на 4 месяца. Денежного оклада не существовало. Всё содержание ограничивалось лишь пайком. Все добровольцы без колебаний подписывали такие записки, удивляясь, однако указанному сроку обязательства – 4 месяца. Они, ведь, явились служить бессрочно, т.е. до освобождения родины от большевиков.
Всего лишь треть числа первых добровольцев составляли офицеры. Солдат – добровольцев были одиночки. Много, до 50% в организации было юнкеров. Совсем юная молодёжь, в кадетской форме или в форме учащихся светских и духовных школ, составляла 10%».
М. Нестерович-Берг: «Мы поднялись во второй этаж (общежития №1), встретив много офицеров, кадет и гимназистов. Юные воины засуетились: «Приехали, приехали!» Всюду эти дети, дети, подумала я».
В. Ларионов: «Новым ротным командиром был назначен артиллерийский капитан Шаколи, курсовой офицер Михайловского артиллерийского училища. Он был единственным из курсовых офицеров (а их было не менее сорока!) обоих артиллерийских училищ в Петербурге, решившим разделить судьбу своих воспитанников».
Н. Львов: «…среди всеобщего развращения и малодушия одни добровольцы выполняли свой долг. Среди них не было ни полковников, ни ротмистров, ни капитанов — все стали рядовыми. И так же, как Верховный Главнокомандующий, в мелочных заботах о своих добровольцах, так и каждый из них, в несении службы рядового, выполнял свой жизненный подвиг».
Л. Половцов: «Между тем в хозяйственную часть никто из добровольцев не шёл. Были среди них и пожилые штаб–офицеры, были и специалисты, заведовавшие ранее хозяйственными частями, но все шли в строй простыми рядовыми и не соблазнялись тыловыми местами. — Мы пришли драться, а не бобы разводить, — говорили старики полковники и шли в роты под команду молодых обер-офицеров военного времени.
Это был первый призыв добровольческой армии, это были убеждённые люди, искавшие не карьеры, а стремившиеся исполнить свой долг перед родиной».
Генерал Кутепов: «Офицеры в Добровольческой Армии показывали пример выполнения долга; если было надо — они были хлебопеками, кашеварами… Я помню, в Ростове на главной улице: едет походная кухня — на козлах офицер улан Ея Величества, а за кухней — Павлоградский гусар; на тротуаре глазеет, смеясь, публика; но вот остановился старый генерал — увидел кухню и заплакал. Офицеры — кашевар и ездовой бодро отдали генералу честь. Публика перестала смеяться, поняв, что офицеры эти исполняют свой долг».

Векселя для спасения армии
Начальник штаба Алексеевской организации генерал-лейтенант Лукомский вспоминал о примечательном разговоре с М.В. Алексеевым 24 ноября: «Я ответил, что мне представляется необходимым, чтобы он кликнул клич, призывающий офицеров немедленно направляться на Дон, что его имя среди офицеров очень популярно и на его клич потекут на Дон не сотни, а десятки тысяч офицеров. Генерал Алексеев на это мне ответил, что сам об этом думал, но сделать это он пока не смеет.

генерал-лейтенант А.С Лукомский. Фото http://swolkov.ru/foto.htm

— Как же я могу обратиться с таким воззванием к офицерам, раз в моем распоряжении нет средств? Ведь и теперь, когда имеется всего около пятисот офицеров и юнкеров, я не сплю по ночам, думая, как мне их прокормить, как их одеть. На это я ответил, что будет сила, будут и деньги».
М. Мезерницкий: «За чаем (с М.В.Алексеевым) зашел разговор о дальнейших видах нашей организации. Я заявил, что, несмотря на только что начавшуюся организацию, уже чувствуется сильный недостаток в деньгах, и предложил генералу раздобыть прекрасный станок для печатания керенок и бумагу, но Михаил Васильевич резко восстал, сказав, что у нас святая цель и он никогда не пойдет ни на какой подлог, он верит в русский народ и убежден, что имущие классы пойдут к нему на помощь и средства будут, а офицерство исполнит свой тяжелый долг».
Л. Половцов: «Помочь делу решили сами добровольцы. Наиболее состоятельные из них, не имея сами наличных денег, воспользовались своими кредитоспособными именами и выдали векселя. По учёте векселей, в местных банках получилась сумма около 350000 руб., которые и спасли дело на некоторое время».
М. Нестерович-Берг: «… генерал Эрдели попросил меня к себе: — У меня личная просьба к вам — это доверенность в Московский международный банк, у меня там процентных бумаг на 5000 рублей. Привезите! Бог знает, что еще может быть».

«…Не все мы умрём»
С. Горный: «Мне нет дела до того, какие ошибки сделала Добровольческая Армия последующих созывов, мне все равно, чего не досмотрел Деникин и против чего был бессилен Врангель. Для меня единственно определяющим является самое зарождение Армии,— её рефлекторный, инстинктивный жест под режущим ножом,— её крик в ночи: „Нет”!
Знали ли они, что защищали, эти „кадровые”, собравшиеся тогда, и гимназисты, и юнкера и первые контингенты Неженцева, Дроздовского, Семилетова, Чернецова? Они защищали Её Величество Россию. Во всей её совокупности, в целости тело России и дух, её физиологическое бытие. Каждый из этих юношей и тогдашних „кадровых” — словно стоял на страже какого-то куска России».
Ночью у входа в общежитие №1 Алексеевской организации в карауле стоит юнкер. Он охраняет покой дома, в который каждый из первых добровольцев принёс свою часть великой страны, ради спасения которой им пришлось сделать выбор, оставить родных, любимых людей и приехать в Новочеркасск.
Часовой смотрит на первый ноябрьский снег заметающий город. На этом перекрёстке словно заканчивается реальность. Взгляд юнкера скользит по пустой базарной площади, по Платовскому проспекту и дальше: в поле, в метель, в беспросветную мглу.
Губы шепчут строку, услышанную на вечерней молитве: «Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся». Несомненно, он и раньше слышал эти слова апостола Павла из первого послания к коринфянам. Но здесь, в Новочеркасске, после всего случившегося в стране за последний год, эта фраза новозаветного святого обрела для него личный смысл. Написанное почти две тысячи лет назад в одночасье стало таким точным, важным, своевременным, словно обращено только к нему. Он готов в любую минуту умереть, защищая Россию, уместившуюся сейчас за его спиной в белом двухэтажном доме на углу Барочной улицы. Но смерть пройдёт рядом, не задев. Его ждут три года боёв, страданий, радостей и горьких разочарований. Ему, пришедшему одним из первых на зов, услышанный лишь немногими, будет суждено уйти из жизни последним. Последним воином — добровольцем первого призыва…

Евгений Халдаев.

(Окончание следует).