(Продолжение, начало в № 43)

«…Все они бывшие, бывшие»
После переворота 25 октября и захвата власти большевиками, сначала в Петрограде, затем в Москве, многие видные деятели правительства, крупные предприниматели, военные стали покидать охваченные революционным пламенем улицы российских городов. Выезд в Европу был практически невозможен из-за ведущейся войны с немцами. Взоры ищущих спасения от большевизма были направлены на Дон — в Ростов и Новочеркасск. В сообщениях местной донской прессы об их приезде, непременно использовалось досадное словечко — «бывший». Бывший председатель Думы, бывший военный министр, бывший командующий московским округом. Одни ехали, спасая жизнь свою и членов семьи, другие намеревались просто отсидеться на тёплом, сытом, пока ещё безопасном юге. Третьи – в надежде создать реальную силу для борьбы с большевизмом.
В русском обществе отношение к генералу Алексееву было неоднозначным. Но для офицеров, юнкеров, кадет формирование Алексеевской организации в Новочеркасске означало реальную возможность продолжения борьбы за спасение Великой России под началом опытного, заслуженного, уважаемого командира. Именно поэтому лазарет на Барочной (ныне — ул. Орджоникидзе), превращённый в офицерское общежитие, стал местом формирования новой Русской армии.
Весьма интересны взаимоотношения двух генералов: Алексеева и Каледина. Им можно посвятить отдельное исследование, но ограничимся лишь несколькими яркими моментами. Несомненно, Алексей Максимович с сочувствием отнёсся к вынужденному бегству из Петрограда Алексеева. Генералы давно были знакомы и Донской атаман на правах хозяина дал приют гонимому бывшему командиру. Михаилу Васильевичу для проживания был выделен персональный атаманский вагон, стоявший на запасных путях станции Новочеркасск.
В.Шульгин приводит слова генерала Алексеева, сказанные в ходе беседы в этом вагоне спустя несколько дней после приезда:
«Казачество? Каледин? Он, конечно, с нами… Но его положение трудное… Болото и здесь… Вязко… Одну ногу вытащим, другая увязнет… Казачество тоже болеет той же болезнью… И все-таки другого места нет… Тут надо!.. Отсюда… здесь начнем собирать армию… Да…
В этом столе у меня двадцать тысяч рублей… Да… Это все…Численность? Вы сами знаете. Которым записался вольноопределяющийся, что с вами приехал? — Да что-то тридцатым, кажется. —Это хорошо. Вчера меньше было. Так вот… Видите, с чего начинаем. Трудно… Денежные люди малоотзывчивы. Не понимают… Еще не поняли! Да и патриотизм… На словах у многих”.
Генерал Деникин отмечает, что «небольшую помощь оказывали Каледин и его жена — тайком, в порядке благотворительности «беженцам».
Характеризуя отношение А.М.Каледина к формированию офицерской организации в двух кварталах от атаманского дворца, следует привести весьма красноречивый пример из воспоминаний полковника Булюбаша, приехавшего 2 ноября в Новочеркасск одним поездом с генералом Алексеевым. Но полковник не только не видел Алексеева среди пассажиров поезда, но и не знал, что Алексеев формирует военную организацию.
«На другой день, 3 ноября, я посетил Донского войскового атамана генерала Каледина с просьбой принять меня на службу в Донское войско. Атаман произвел на меня смутное впечатление своим грустным видом и своим отношением к моей просьбе. Внимательно выслушав мой доклад о бегстве из Петрограда от большевиков, атаман задал мне вопрос:
— Вы казак?
Получив мой отрицательный ответ, он сказал:
— В таком случае я вас принять не могу.
(…) Молча откланявшись, я повернулся к выходу, и вдруг атаман промолвил:
— А здесь есть какая-то русская организация.
На мой вопрос — где и какая? — атаман Каледин ответил незнанием.
Оказалось, что он говорил о Добровольческой армии. 3 ноября я записался в Добровольческую армию, следовательно, я считаюсь одним из первых и старейших добровольцев».
Спустя четыре дня, атаман Каледин был более откровенен в разговоре с генерал- майором Череповым, прибывшим из Ростова:
«Было еще очень рано, но, заметив в окнах свет, мы, не считаясь со временем дня, вошли во дворец и от дежурного казака узнали, что атаман находится в своем кабинете. Приказав казаку доложить атаману о нашем прибытии, мы недолго ожидали приглашения — атаман тотчас же принял нас. Выслушав мой доклад и наши нужды, атаман сказал: «Я ведаю только казачьими делами. Все армейское в руках генерала Алексеева, к нему и обращайтесь». Тогда я попросил атамана указать, где я могу видеть генерала Алексеева, на что атаман ответил: «Барочная, лазарет № 2».
Выйдя от атамана, мы в скором времени нашли и Барочную улицу, и лазарет №2. Войдя в помещение лазарета, мы сразу же окунулись в казарменную обстановку».

Отступление третье:
«Дилемма атамана Каледина»
Я. Лисовой. «…Сочувствие атамана идее добровольческой армии имело прямым своим следствием ту широкую и возможную в условиях того времени помощь всем начинаниям её. Сказать, что отношения атамана к армии носили только дружественный оттенок — значит ничего не сказать.
Тем не менее, крайне интересно проследить те условия, в которые себя поставил войсковой атаман по отношению к добровольческой армии, по крайней мере, в первый период её развития.
Как русский человек он не мог не скорбеть при виде гибели Родины, как русский генерал, открыто в своё время заявлявший, что первопричиной всех зол являются новшества, введённые в армию и столкнувшие её по наклонному пути в пропасть, — он не мог не сочувствовать воссозданию новой армии, видя в ней залог возрождения России — и, с этой точки зрения, казалось бы, он должен был прямо и открыто стать на путь фактического признания новой организации — это с одной стороны.

Генерал Алексеев

С другой — как войсковой атаман, являющийся главою войскового правительства всей донской области, он не мог не считаться с занимаемым им положением и, такого важного решения, как самостоятельное признание прав на историческое существование какой-то никому неведомой и чуждой кучке людей — генерал Каледин не мог, конечно, сделать без согласия войскового правительства. Но поставить этот вопрос на обсуждение правительства в то время означало создать вокруг начинающегося дела нежелательную шумиху, породить разные толки и излишние разговоры; наконец, как никак, в глазах демократического населения, с которым и войсковому атаману и правительству нельзя было в то время не считаться, — все приезжающие на Дон и офицеры и юнкера и кадеты, да и сам, конечно, генерал Алексеев, являлись контр — революционерами, и открытое признание и легализация их могли создать новый прецедент для разного рода нежелательных явлений, запросов и т.д.
Ни войсковой атаман, ни правительство, стоявшие на государственной точке зрения, понятно упрёков в попустительстве «контр – революционерам» не боялись, но нужно иметь в виду, что в то время ещё не успели улечься слухи о мятеже генерала Каледина, о его попытках поднять на Дону восстание, что внутреннее состояние области (…) вызывало сильное беспокойство и что этим, т.е. открытым признанием, мог быть нанесён прежде всего непоправимый вред делу самой организации.
Вот почему и генерал Алексеев и генерал Каледин пришли к следующего рода компромиссу: Все прибывающие на Дон военные чины считались беженцами, спасавшимися от ига большевизма и, как таковые, размещались в особых общежитиях».

Кое — что о секретности
В многочисленных воспоминаниях, изданных в эмиграции, их авторы подчёркивали, что приезд, общение Алексеева с атаманом Калединым, размещение добровольцев в лазарете №2 держались в секрете. Однако это не помешало газете «Приазовский край» 4 ноября сообщить читателям: «2 ноября вечером в Новочеркасск прибыл бывший начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Алексеев».
В день выхода газеты, когда численность добровольцев ещё не превышала сорока человек, в общежитие №1 пришёл генерал Алексеев.
В.Павлов: …он просил только сохранить в тайне цели и намерения, с которыми они прибыли в Новочеркасск. О нём, генерале Алексееве, никто не должен знать: он неизвестный штатский человек, и поэтому при встрече приветствовать его не следует».
14 ноября в газете «Вольный Дон» под пафосным заголовком «Судьбы России» публикуется интервью с неназванным генералом. Однако подробное описание внешности и, особенно, его характеристика: «…перед нами сидел не просто генерал, а один из умнейших русских людей, к голосу которого ещё не так давно прислушивался весь мир – человек под руководством которого миллионы людей шли умирать и побеждать, кого боялся враг и кого уважал враг, как достойного и страшного в своём уменье и силе противника» вполне ясно намекали с кем ведётся разговор.
Значительная часть беседы с генералом Алексеевым была посвящена проблеме подготавливаемого большевиками сепаратного мира с немцами и тем негативным последствиям, которые вероятны для России со стороны союзников в ответ на фактическое предательство.
Лишь в последнем абзаце интервью генерал заявил самое важное: «Сейчас анархия, исключительная по силе, разлилась почти по всей стране. Гангреной не поражён лишь юго-восток России. Казачество являет собою здоровое ядро русской государственности и мне кажется, что свет пойдёт, именно, с юго-востока. Русская государственность будет создаваться здесь…». Впрочем, кто конкретно будет заниматься этой нелёгкой работой, анонимный генерал не уточнил, лишь подчеркнув: «Юго-восток должен будет учесть своё исключительное значение для государства Российского. Богатый недрами, духовно крепкий и сильный, он должен не медлить ни часу в деле государственного строительства».

Волны анархии
Собственно, такую же мысль высказывал и А.Каледин, выступая перед делегатами Общефронтового казачьго съезда 7 ноября «Нашей задачей является недопущение анархии в нашу область, которая должна остаться хоть единственным островком в волнующейся России, где могли сохраниться её лучшие силы с тем, чтобы, когда пройдёт это лихолетье, лучшие сыны родины возвратились к ней для служения. Не вечно же безумие будет длиться!.. Нам грозит голод и смерть.
И нам необходимо, чтобы в казачьих частях твёрдо знали, что мы, казаки,- хозяева области, мы отвечаем за порядок и непорядка не допустим!».
Но «островок» постепенно захлёстывали волны российской смуты. Через неделю после этих слов донского атамана, на чрезвычайном заседании Войскового правительства, П.Казьмичёв предупреждал: « По-прежнему происходит массовое вооружение красногвардейцев и даже в Новочеркасске усиливается большевистское настроение.
Вот уже несколько дней, как на углу Ермаковского просп. и Мариинской улицы проходят большевистские митинги, и в Ростове, и в Новочеркасске появляются уже матросы-кронштадтцы, эта «краса и гордость» русской революции. Чем же всё это кончится?”.
В ответ атаман Каледин заявил: «В вашем голосе мне слышится голос испуганных обывателей. Нервное настроение обывателей Новочеркасска возросло непомерно, хотя к тому нет никаких оснований; у нас, в общем, живётся спокойнее, чем где бы то ни было и я убеждён, что это спокойствие не будет, и впредь нарушено».

Атаман Каледин

Но Алексей Максимович выдавал желаемое за действительное. Обыватели действительно были напуганы не столько большевиками, сколько серией дерзких ограблений в самом центре города. «В ночь на 10 ноября в Новочеркасске совершён ряд вооружённых нападений. Шайка грабителей в солдатской форме и в форме прапорщиков, очевидно, разделившись на группы, сначала напала на аптеку Роллера (Платовский проспект), затем на гостиницу «Золотой якорь» (Соборная площадь) и, наконец, на аптеку Синявского (Соборная площадь). Во время перестрелки 3 милиционера убиты и 4 ранены. Задержаны четверо грабителей, из которых один ранен».
В.Ларионов «В городе тревожно… Какие-то люди, не только ночью, но и днем, стреляют с крыш домов из винтовок, сея панику и общее беспокойство».
Но опасность грозила не только обывателям.
М. Мезерницкий «5 ноября по городу стали циркулировать слухи, что прибывшие казаки–фронтовики хотят арестовать и убить Алексеева. Я с одним офицером поехал в «Европейскую» гостиницу к полковнику Веденяпину (…), рассказал ему про циркулирующие слухи и просил разрешения послать караул к вагону».
М. Нестерович-Берг «Начальник контрразведки капитан Алексеев ждал меня на улице у атаманского дворца. -Знаете, раскрыто покушение на Алексеева и Каледина. Большевики не теряют времени».
В этой сложной обстановке, перед лицом всё более набирающего силы врага, генералы общались всё чаще. Вероятно, Михаил Васильевич оценил сочувствие Алексея Максимовича целям его приезда и старался с максимальной тактичностью находиться в положении гостя. Весьма знаменательна фраза, обронённая генералом Алексеевым в разговоре с Б.Сувориным: «Знаете, когда говоришь с казаками, вечно боишься наступить на какую-то казачью мозоль, обойти их трудно, потому что эти мозоли везде».
Я.Лисовой: «Если положение генерала Алексеева, стоящего перед неизвестным будущим своей идеи было не из лёгких, то и положение генерала Каледина, стоящего во главе правительства и обременённого необычайно сложными в то время заботами по управлению областью, являлись не менее тяжёлыми; в тяжкие минуты раздумья приезжал он на станцию, в вагон к генералу Алексееву, где при свете тускло мерцавшей свечи сидели и вполголоса вели беседу эти два государственных мужа».
Станция Новочеркасск… Вагон на запасных путях… Одинокий пожилой генерал, уверенный, что здесь на Дону будет восстанавливаться русская государственность. Утраченная в другом вагоне, замершим на станции Псков 2 (15) марта 1917 года. Именно он, начальник штаба Верховного Главнокомандующего сыграл значительную роль в отречении Императора Николая II. И когда рухнуло старое государство, спустя ровно восемь месяцев, судьба привела его, теперь просто одного из «бывших» в вагон, который никуда не едет… Что это, жестокая ирония, место покаяния или шанс снова изменить русскую историю?

Евгений Халдаев.

(Продолжение следует).